Живущий в тумане

Восходит луна.
Живущий в тумане берётся за флейту в ночи,
За жёсткую флейту, чтоб ногти до кости сточить.
Солёные серые капли заляпают саван...
Джоэл

...Русалка рассмеялась, сверкнув острыми клыками, и провела по длинным, зелёным, как водоросли волосам, гребнем. Зрачки её медового цвета глаз были узкими, словно у кошки. Гребень в её мертвенно-бледной руке был из человеческой кости...

Он вздрогнул и проснулся. Холодный озноб ещё не покинул его тело, но он уже понял, что всё это - просто страшный сон. Он лежал на влажном прохладном песке, не открывая глаз, позволяя неприятному сновидению окончательно ускользнуть в туман, откуда оно явилось. По векам его скользили зеленоватые тени от проникавших снаружи в грот солнечных лучей. Надо же, солнце... В этом краю оно было редким гостем. От торопливо распахнул глаза, поднялся и быстро вышел из грота, чтобы увидеть его - бледное пятно, просвечивающее сквозь нефритовый туман. Туман клубился сегодня как-то особенно тревожно, закручиваясь в немыслимые спирали, рождая причудливые формы. Наверное, ему не нравился солнечный свет. Да и сам Странник, если уж совсем честно, был от него не в восторге. Приятней было мечтать о солнце, блуждая в вечном сумраке, чем видеть его. Всё-таки отвык он... Но роптать не на кого: он сам так выбрал. Он отрёкся от света дня, полюбив ночную тьму с её величественной, царственной Луной. Он поселился в краю вечных сумерек, за гранью человеческого мира. Здесь, в стране нефритового тумана, проводил он свои дни. А ночью граница истончалась, и живущие в мире людей иногда слышали звуки его флейты. Он был единственным человеком - если его всё ещё можно было так назвать, в чём сам он крайне сомневался - в этом призрачном мире. Кроме него тут жили сны, жутковатые порождения чужих фантазий да странные существа, путешествующие по мирам, которых он видел лишь изредка и только мельком. Оно и к лучшему: встретиться с ними лицом к лицу ему бы не хотелось. Слишком уж непонятными и чужими они были. К тому же среди них попадались, как он знал, ловцы душ. И хотя ему лично терять было нечего, поскольку душу свою он давно продал, старые привычки давали о себе знать неприятными ощущениями где-то в области солнечного сплетения, и он старательно избегал встречи с другими обитателями тумана.

Постояв немного под бледными лучами, сочащимися сквозь туман, и окончательно поняв, что это не то, чего бы ему хотелось, он вернулся в грот. Бросил в рот пригоршню кроваво-красных ягод... Они росли на колючих чёрных кустах в здешних лесах, и их яд моментально убил бы любого смертного. Ведьмы добавляли их в свою мазь для полётов. Но ему эти ягоды были не страшны. Их вяжущий вкус нравился ему, и к тому же каждый раз, когда он ел их, он с новой силой ощущал собственное бессмертие, и это доставляло ему несказанное удовольствие.

Он по привычке потянулся за флейтой. Но музыка сегодня ему не давалась, и он бросил это занятие. Принялся рассерженно ходить взад-вперёд по гроту. Должно быть, всему виной проклятое солнце... Нарушило все ритмы!.. Он понял, что с каждой минутой всё больше ненавидит тусклое пятно в небе. Улёгся на песок в надежде вновь заснуть и дождаться ночи.

...Русалка рассмеялась... Нет, это бред какой-то! С какой стати сиё сновидение привязалось к нему? В жизни такого не было, чтобы сны снились ему не по одному разу! Проклятое солнце!.. Ну да, чешет волосы. И зубы такие острые, такие... Что, дорогуша, хочешь моей кровушки? Смотри не отравись. Не по охотнику дичь.

Он злорадно наблюдал, как бледнокожая красавица подползает к нему, опираясь на сильные, когтистые руки, как извивается мокрый толстый хвост. Вот она уже улыбается возле самого его лица, наклоняется над ним, и с длинных клыков капает вязкая слюна...

Он снова проснулся. Провёл ладонью по шее. Естественно, не обнаружил следов укусов. Хотя со здешними сновидениями никогда нельзя быть до конца уверенным. Любой смертный быстро сошёл бы тут с ума, не в силах отличить причудливые жуткие сны от столь же причудливой и жуткой яви. Он подозревал, что эти сны как раз и есть здешняя явь...

Солнце почти убралось, и привычный, родной зелёный полумрак наполнил всё вокруг. Он снова взял флейту, вышел наружу. Без цели побрёл куда-то сквозь туман, наигрывая какую-то мелодию, в меру печальную, в меру мрачную. Как всегда. Вскоре ноги привели его в лес. Чёрные стволы здесь принимали порой довольно странные формы, тихо постанывали, поскрипывали. А дальше, в самой глубине леса, жили гораздо более пугающие, на его взгляд, совершенно молчаливые деревья. К ним-то он и направился, мечтая найти среди них новое тёмное вдохновение.

В чаще царил мрак. Неподвижный сырой воздух казался густым и вязким. Дыхание давалось с некоторым трудом. Но он упрямо пробирался вперёд, не обращая внимания на цепляющиеся за одежду ветви и царапающие кожу колючки. Они всегда пытались препятствовать ему, эти деревья, но как-то неуверенно, словно не особенно надеясь его напугать и задержать. И правильно. Не на того напали.

Он остановился в центре чаши, на странной поляне, где высились камни-менгиры, неведомо кем и неведомо когда здесь поставленные. Камни образовывали правильный круг. Это было единственное место в лесу, где над головой не было переплетённых ветвей и где можно было видеть небо - чистое ночное небо, безо всякого там тумана. К тому времени, как он вышел на поляну, уже окончательно стемнело, и небо было антрацитово-чёрным, усеянным сотнями звёзд. И Луна... Ах, конечно, Луна! Она сияла прямо над кругом камней, такая восхитительно круглая, ослепительно белая! Его Богиня, его любовница... Та, ради которой он продал когда-то душу. Всё-таки он, вероятно, был истинным поэтом...

Он поднёс флейту к губам, и мелодия заструилась в замершем воздухе. Стихли все звуки в лесу, словно мир вокруг чутко вслушивался в его игру. Луна благосклонно внимала музыке, что дарил ей проклятый музыкант, живущий в тумане, и звёзды негромко звенели, подыгрывая ему.

Что с того, что люди в деревнях крестились, заслышав голос флейты в тумане? Что с того, что смеялась острозубая русалка, расчёсывая костяным гребнем зелёные волосы? Он был бессмертен, как его Богиня. Он играл для Неё. И он был счастлив.